Настало утро и золотые блики. Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря
Ричард Бах
«Чайка по имени Джонатан Ливингстон»
Невыдуманному Джонатану-Чайке, который живет в каждом из нас
Часть первая
Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой, весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелись к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи. Еще один хлопотливый день вступил в свои права.
Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатые лапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и, превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутые вперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едва шептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурил глаза и весь обратился в одно-единственное желание: вот он задержал дыхание и чуть… чуть-чуть… на один дюйм… увеличил изгиб крыльев. Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал.
Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются. Остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки это – позор.
Но Джонатан Ливингстон, который, не стыдясь, вновь выгибал и напрягал дрожащие крылья – все медленнее, медленнее и опять неудача, – был не какой-нибудь заурядной птицей.
Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать.
Но подобное пристрастие, как он понял, не внушает уважения птицам. Даже его родители были встревожены тем, что Джонатан целые дни проводит в одиночестве и, занимаясь своими опытами, снова и снова планирует над самой водой.
Он, например, не понимал, почему, летая на высоте меньшей полувзмаха своих крыльев, он может держаться в воздухе дольше и почти без усилий. Его планирующий спуск заканчивался не обычным всплеском при погружении лап в воду, а появлением длинной вспененной струи, которая рождалась, как только тело Джонатана с плотно прижатыми лапами касалось поверхности моря. Когда он начал, поджимая лапы, планировать на берег, а потом измерять шагами след, его родители, естественно, встревожились не на шутку.
– Почему, Джон, почему? – спрашивала мать. – Почему ты не можешь вести себя, как все мы? Почему ты не предоставишь полеты над водой пеликанам и альбатросам? Почему ты ничего не ешь? Сын, от тебя остались перья да кости.
– Ну и пусть, мама, от меня остались перья да кости. Я хочу знать, что я могу делать в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать.
– Послушай-ка, Джонатан, – говорил ему отец без тени недоброжелательности. – Зима не за горами. Рыболовные суда будут появляться все реже, а рыба, которая теперь плавает на поверхности, уйдет в глубину. Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть.
Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он старался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось.
«Какая бессмыслица, – подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. – Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать. Мне нужно узнать еще так много!»
И вот уже Джонатан снова один в море – голодный, радостный, пытливый.
Он изучал скорость полета и за неделю тренировок узнал о скорости больше, чем самая быстролетная чайка на этом свете.
Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в пике, изо всех сил махая крыльями, и понял, почему чайки пикируют, сложив крылья. Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль в час, со скоростью, при которой крыло в момент взмаха теряет устойчивость.
Раз за разом одно и то же. Как он ни старался, как ни напрягал силы, достигнув высокой скорости, он терял управление.
Подъем на тысячу футов. Мощный рывок вперед, переход в пике, напряженные взмахи крыльев и отвесное падение вниз. А потом каждый раз его левое крыло вдруг замирало при взмахе вверх, он резко кренился влево, переставал махать правым крылом, чтобы восстановить равновесие, и, будто пожираемый пламенем, кувырком через правое плечо входил в штопор.
Несмотря на все старания, взмах вверх не удавался. Он сделал десять попыток, и каждый раз, как только скорость превышала семьдесят миль в час, он обращался в неуправляемый поток взъерошенных перьев и камнем летел в воду.
Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнего перышка, – все дело в том, что при больших скоростях нужно удержать раскрытые крылья в одном положении – махать, пока скорость не достигнет пятидесяти миль в час, а потом держать в одном положении.
Он поднялся на две тысячи футов и попытался еще раз: входя в пике, он вытянул клюв вниз и раскинул крылья, а когда достиг скорости пятьдесят миль в час, перестал шевелить ими. Это потребовало неимоверного напряжения, но он добился своего. Десять секунд он мчался неуловимой тенью со скоростью девяносто миль в час. Джонатан установил мировой рекорд скоростного полета для чаек!
Но он недолго упивался победой. Как только он попытался выйти из пике, как только он слегка изменил положение крыльев, его подхватил тот же безжалостный неумолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяносто миль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Невысоко над морем Джонатан-Чайка не выдержал и рухнул на твердую, как камень, воду.
Когда он пришел в себя, была уже ночь, он плыл в лунном свете по глади океана. Изодранные крылья были налиты свинцом, но бремя неудачи легло на его спину еще более тяжким грузом. У него появилось смутное желание, чтобы этот груз незаметно увлек его на дно, и тогда, наконец, все будет кончено.
Он начал погружаться в воду и вдруг услышал незнакомый глухой голос где-то в себе самом: «У меня нет выхода. Я чайка. Я могу только то, что могу. Родись я, чтобы узнать так много о полетах, у меня была бы не голова, а вычислительная машина. Родись я для скоростных полетов, у меня были бы короткие крылья, как у сокола, и я питался бы мышами, а не рыбой. Мой отец прав. Я должен забыть об этом безумии. Я должен вернуться домой, к своей Стае, и довольствоваться тем, что я такой, какой есть, – жалкая, слабая чайка.»
Он устало оттолкнулся от темной воды и полетел к берегу, радуясь, что успел научиться летать на небольшой высоте с минимальной затратой сил.
«Но нет, – подумал он. – Я отказался от жизни, отказался от всего, чему научился. Я такая же чайка, как все остальные, и я буду летать так, как летают чайки». С мучительным трудом он поднялся на сто футов и энергичнее замахал крыльями, торопясь домой.
Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Распались цепи, которыми он приковал себя к колеснице познания: не будет борьбы, не будет и поражений. Как приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням.
– Темнота! – раздался вдруг тревожный глухой голос. – Чайки никогда не летают в темноте! Но Джонатану не хотелось слушать. «Как приятно, – думал он. – Луна и отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожки сигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно…»
Настало утро, и золотые блики молодого-солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой, весть об этом мгновенно донеслась до Стаи. ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелась к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи. Еще один хлопотливый
день вступил в свои права.
Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Он был не какой-нибудь заурядной птицей, и больше всего на свете он любил летать. Джонатан был первой чайкой на земле, которая научилась выполнять фигуры высшего пилотажа.
Он хотел научить этому других чаек и однажды обратился к ним с речью: «Мы живем, чтобы познавать, открывать новое, быть свободными! Дайте мне возможность, позвольте мне показать вам, чему я научился». Но Стая не поняла его и отвергла его стремление к познанию и свободе. И тогда чайка по имени Джонатан Ливингстон приняла решение покинуть Стаю и начать собственный путь своего развития. И вот однажды, когда он уже преодолел первую ступень своего развития, его позвали в новую дорогу: "Ты можешь подняться выше, Джонатан, потому что ты учился. Ты окончил одну школу, теперь настало время начать другую». Эти слова сверкали перед ним всю его жизнь, поэтому он понял, понял мгновенно. Они правы. Он может летать выше, и он полетел с ними.
Этот отрывок из медитативного текста, написанного Ричардом Бахом (см.Приложение), определяет методологию обучения по второй ступени Комплексной программы интеллектуального развития человека.
Вы успешно освоили первую ступень обучения Технике быстрого чтения - программу «Доминанта 2000-го года». Мы приглашаем вас в новую школу - программу «Сатори». Надеемся на ваше прилежание, энергию и настойчивость в достижении поставленной цели - освоении второй ступени обучения технике быстрого чтения (тренировка памяти).
В дальнейшем вас ждет третья ступень обучения технике быстрого чтения - программа «Ультра-Рапид» (развитие внимания), ибо, как вы узнаете дальше, чайка по имени Джонатан сказала: «Нет предела в своем развитии». Искренне желаем вам успехов на этом пути.
Олег Андреев
Лев Хромов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Техника быстрого чтения - Комплексная программа интеллектуального развития человека.
Настоящее предисловие является, в основном, одинаковым для каждой из трех книг нашей программы и ставит своей целью познакомить читателя, изучающего любую из книг, со всей программой в целом.
Комплексная программа интеллектуального развития человека «Техника быстрого чтения» создавалась более двадцати лет.
Основная цель Комплексной программы - интеллектуальное развитие человека. Созданная программа является уникальной и не имеет аналогов в отечественной и зарубежной практике.
Вместе с тем наши методики не претендуют на исключительность. Существует множество других способов интеллектуального развития. Мы приглашаем вас ознакомиться с нашей программой. Многие упражнения в этой программе выполнены на уровне изобретений и защищены авторскими свидетельствами.
Название программы и ее фирменный знак зарегистрированы в Комитете по делам изобретений и открытий. В целом, за двадцать лет по трем направлениям программы прошли обучение более 500 000 человек в нашей стране и за рубежом. В последние годы расширяются международные контакты центра быстрого чтения. Изданы переводы наших книг и ведется обучение зарубежных слушателей на английском, немецком и французском языках.
Особенность нашей Комплексной программы - ее универсальность и общедоступность.
Итак, если вы остановили свой выбор на нашей Комплексной программе интеллектуального развития, мы гарантируем вам:
Повышение скорости чтения в 5-20 раз;
Значительное улучшение качества усвоения прочитанного;
Развитие внимания, памяти, интуиции;
Значительную активизацию ваших творческих способностей.
Главный принцип программы: путем многократного повторения простых и оригинальных упражнений создается фиксированная установка - основа поэтапного формирования нового навыка умственной деятельности. Этот навык мы называем Техника быстрого чтения.
В процессе чтения мозг человека использует определенные программы, реализует различные способы перекодирования. Упражнения и наши методики:
Вооружают мозг новыми, более эффективными программами;
Создают более рациональные способы перекодирования информации;
Высвобождают творческие способности человека, пробуждая в нем «художника жизни».
Если вы хотите достичь этого, занимайтесь по нашей Комплексной программе интеллектуального развития человека. Она проста и доступна каждому. Программа:
Рассчитана на людей разных профессий и разного возраста (от 14 до 80 лет, от школьника до академика);
Предполагает проведение занятий без отрыва от учебы
или основной работы;
Воздействуя на тонкие механизмы человеческого мозга, позволяет при минимальных затратах времени и энергии получить максимальный положительный результат;
Используя комплекс средств и методов психической саморегуляции, обеспечивает эффективную адаптацию в окружающей действительности.
Как мы уже отмечали ранее. Комплексная программа интеллектуального развития человека «Техника быстрого чтения» включает три ступени обучения, обеспечивающие три уровня интеллектуального развития.
I ступень - программа «Доминанта 2000-го года» - начальное обучение технике быстрого чтения.
Термин доминанта (главенствующая идея, основной признак) означает использование в ее программе основных достижений современной науки, а число 2000 означает, что мы сегодня готовим человека 2000-го года.
На этой ступени достигается скорость чтения до 5000 знаков в минуту, приобретаются начальные навыки тренировки
внимания и памяти.
По программе «Доминанта 2000-го года» составлен учебник «Техника быстрого чтения» (авторы О.А.Андреев и Л.Н.Хромов), последнее издание которого вышло в издательстве «Прометей» в 1991 г.
II ступень обучения - программа «Сатори» (озарение) - составляет предмет настоящей книги.
Задача этой программы - тренировка памяти и дальнейшая активизация интеллектуальной деятельности. Здесь возможно достижение скорости чтения до 10 000 знаков в минуту.
III ступень обучения - программа «Ультра-Рапид» (сверхбыстрое чтение).
Программа ставит своей целью развитие и тренировку внимания, активизацию творческого мышления, развитие интуиции. Здесь возможно достижение скорости чтения до 20 000 знаков в минуту.
В основе программы «Ультра-Рапид» лежит формирование принципиально иного восприятия текста, основанного на идее полного слияния с ним в условиях состояния сверхсосредоточения. Учебник по программе «Ультра-Рапид» готовится к выпуску.
Отличительной особенностью всех трех программ является использование на каждой ступени обучения технике быстрого чтения специальных методик саморегуляции, значительно повышающих эффект обучения:
В программе «Доминанта 2000-го года» - это аутогенная тренировка;
В программе «Сатори» - техника медитации;
В программе «Ультра-Рапид» - техника динамической медитации.
Предлагаемое вашему вниманию учебное пособие - результат многолетних исследований и экспериментов научной группы Центра быстрого чтения. В книге нашли отражение достижения отечественных и зарубежных специалистов в области психологии и педагогики, нейрофизиологии и кибернетики. Решающее значение в работе над новой программой имело учение о восточной психической культуре, фундаментально разработанное в трудах советского ученого Н.В.Абаева.
Авторы считают своим приятным долгом выразить искреннюю признательность и благодарность профессору А.А.Леонтьеву за многолетнюю дружескую поддержку и помощь в работе над этой книгой. В разработке сеанса медитации программы «Сатори» неоценимую помощь нам оказал доктор медицинских наук Л.П.Гримак. Авторы признательны также композитору М.Экимяну, написавшему музыку для сеанса медитации и других тренировочных упражнений программы »Сатори».
Невыдуманному Джонатану-Чайке, который живет в каждом из нас
Часть первая
Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой, весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелись к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи. Еще один хлопотливый день вступил в свои права.
Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатые лапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и, превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутые вперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едва шептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурил глаза и весь обратился в одно-единственное желание: вот он задержал дыхание и чуть… чуть-чуть… на один дюйм… увеличил изгиб крыльев. Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал.
Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются. Остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки это – позор.
Но Джонатан Ливингстон, который, не стыдясь, вновь выгибал и напрягал дрожащие крылья – все медленнее, медленнее и опять неудача, – был не какой-нибудь заурядной птицей.
Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать.
Но подобное пристрастие, как он понял, не внушает уважения птицам. Даже его родители были встревожены тем, что Джонатан целые дни проводит в одиночестве и, занимаясь своими опытами, снова и снова планирует над самой водой.
Он, например, не понимал, почему, летая на высоте меньшей полувзмаха своих крыльев, он может держаться в воздухе дольше и почти без усилий. Его планирующий спуск заканчивался не обычным всплеском при погружении лап в воду, а появлением длинной вспененной струи, которая рождалась, как только тело Джонатана с плотно прижатыми лапами касалось поверхности моря. Когда он начал, поджимая лапы, планировать на берег, а потом измерять шагами след, его родители, естественно, встревожились не на шутку.
– Почему, Джон, почему? – спрашивала мать. – Почему ты не можешь вести себя, как все мы? Почему ты не предоставишь полеты над водой пеликанам и альбатросам? Почему ты ничего не ешь? Сын, от тебя остались перья да кости.
– Ну и пусть, мама, от меня остались перья да кости. Я хочу знать, что я могу делать в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать.
– Послушай-ка, Джонатан, – говорил ему отец без тени недоброжелательности. – Зима не за горами. Рыболовные суда будут появляться все реже, а рыба, которая теперь плавает на поверхности, уйдет в глубину. Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть.
Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он старался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось.
«Какая бессмыслица, – подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. – Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать. Мне нужно узнать еще так много!»
И вот уже Джонатан снова один в море – голодный, радостный, пытливый.
Он изучал скорость полета и за неделю тренировок узнал о скорости больше, чем самая быстролетная чайка на этом свете.
Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в пике, изо всех сил махая крыльями, и понял, почему чайки пикируют, сложив крылья. Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль в час, со скоростью, при которой крыло в момент взмаха теряет устойчивость.
Раз за разом одно и то же. Как он ни старался, как ни напрягал силы, достигнув высокой скорости, он терял управление.
Подъем на тысячу футов. Мощный рывок вперед, переход в пике, напряженные взмахи крыльев и отвесное падение вниз. А потом каждый раз его левое крыло вдруг замирало при взмахе вверх, он резко кренился влево, переставал махать правым крылом, чтобы восстановить равновесие, и, будто пожираемый пламенем, кувырком через правое плечо входил в штопор.
Несмотря на все старания, взмах вверх не удавался. Он сделал десять попыток, и каждый раз, как только скорость превышала семьдесят миль в час, он обращался в неуправляемый поток взъерошенных перьев и камнем летел в воду.
Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнего перышка, – все дело в том, что при больших скоростях нужно удержать раскрытые крылья в одном положении – махать, пока скорость не достигнет пятидесяти миль в час, а потом держать в одном положении.
Он поднялся на две тысячи футов и попытался еще раз: входя в пике, он вытянул клюв вниз и раскинул крылья, а когда достиг скорости пятьдесят миль в час, перестал шевелить ими. Это потребовало неимоверного напряжения, но он добился своего. Десять секунд он мчался неуловимой тенью со скоростью девяносто миль в час. Джонатан установил мировой рекорд скоростного полета для чаек!
Но он недолго упивался победой. Как только он попытался выйти из пике, как только он слегка изменил положение крыльев, его подхватил тот же безжалостный неумолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяносто миль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Невысоко над морем Джонатан-Чайка не выдержал и рухнул на твердую, как камень, воду.
Расставьте знаки препинания. Укажите номера предложений, в которых нужно поставить ОДНУ запятую.
1) Настало утро и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
2) Старый товарищ пригласил меня к себе погостить и мне впервые довелось побывать в верховьях Волги.
4) Через несколько часов он покинет дом и хутор и поедет куда-то на юг.
5) Островки мать-и-мачехи и полыни и жидкие кустики жёлтого донника оживляли склон оврага.
Пояснение (см. также Правило ниже).
1) Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.(ССП)
2) Старый товарищ пригласил меня к себе погостить, и мне впервые довелось побывать в верховьях Волги.(ССП)
3) Бережно вынул он из пазухи башмаки и снова изумился дорогой работе и чудному происшествию прошлой ночи.
4) Через несколько часов он покинет дом и хутор и поедет куда-то на юг.Простое предложение.
5) Островки (какие?/чего?) мать-и-мачехи и полыни и жидкие кустики жёлтого донника оживляли склон оврага.
Склон оврага оживляли островки (какие?/чего?) и кустики какие?/чего?).
Правильный ответ указан под номером 1 и 2.
Ответ: 21|12
Актуальность: 2016-2017
Сложность: обычная
Раздел кодификатора: Знаки препинания в ССП и предложении с однородными членами
Правило: Задание 16. Знаки препинания в ССП и в предложении с однородными членами
ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ В СЛОЖНОСОЧИНЁННОМ ПРЕДЛОЖЕНИИ И В ПРЕДЛОЖЕНИИ С ОДНОРОДНЫМИ ЧЛЕНАМИ
В этом задании проверяются знания двух пунктограмм:
1. Запятые в простом предложении с однородными членами.
2. Запятые в сложносочинённом предложении, части которого соединяют сочинительные союзы, в частности, союз И.
Цель : найти ДВА предложения, в которых нужно поставить ПО ОДНОЙ запятой в каждом. Не две, не три (а такое бывает!) запятых, а одну. При этом нужно указывать номера тех предложений, где была ПОСТАВЛЕНА пропущенная запятая, так как бывают такие случаи, что в предложении уже есть запятая, например, при деепричастном обороте. Её мы не считаем.
Не следует искать запятые при различных оборотах, вводных словах и в СПП: по спецификации в данном задании проверяются лишь три указанные пунктограммы. Если в предложении будут необходимы запятые на другие правила, они уже будут расставлены
Верным будет ответ из двух цифр, от 1 до 5, в любой последовательности, без запятых и пробелов, например: 15, 12, 34.
Условные обозначения:
ОЧ - однородные члены.
ССП - сложносочинённое предложение.
Алгоритм выполнения задания должен быть таким:
1. Определяем количество основ.
2. Если предложение простое, то находим в нём ВСЕ ряды однородных членов и обращаемся к правилу.
3. Если основ две, то это сложное предложение, и каждая часть рассматривается отдельно (см. пункт 2).
Не забываем, что однородные подлежащие и сказуемые создают НЕ сложное, а простое осложнённое предложение.
15.1 ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ ПРИ ОДНОРОДНЫХ ЧЛЕНАХ
Однородные члены предложения - это такие члены, которые отвечают на один и тот же вопрос и относятся к одному и тому же члену предложения. Однородные члены предложения (как главные, так второстепенные) всегда соединёны сочинительной связью, с союзом или без него.
Например: В «Детских годах Багрова–внука» С. Аксаков с подлинно поэтическим воодушевлением описывает и летние , и зимние картины русской природы.
В данном предложении есть один ряд ОЧ, это два однородных определения.
В одном предложении может быть несколько рядов однородных членов. Так, в предложении Вскоре ударил тяжёлый ливень и покрыл шумом дождевых потоков и порывы ветра, и стоны соснового бора рядов два: два сказуемых, ударил и покрыл ; два дополнения, порывы и стоны .
Обратите внимание : в каждом ряду ОЧ действуют свои пунктуационные правила.
Рассмотрим различные схемы предложений с ОЧ и сформулируем правила постановки запятых.
15.1.1. Ряд однородных членов, соединённых ТОЛЬКО интонацией, без союзов.
Общая схема : О , О , О .
Правило: если два или несколько ОЧ соединенных только интонацией, между ними запятая ставится.
Пример : жёлтые, зелёные, красные яблоки.
15.1.2 Два однородных члена соединены союзом И, ДА (в значении И), ЛИБО, ИЛИ
Общая схема : О и/да/либо/или О .
Правило: если два ОЧ соединены одиночным союзом И/ДА, между ними запятая не ставится.
Пример 1 : На натюрморте изображены жёлтые и красные яблоки.
Пример 2 : Везде её встречали весело и дружелюбно .
Пример 3 : Только ты да я останемся жить в этом доме.
Пример 4 : Я приготовлю рис с овощами либо плов .
15.1.3 Последний ОЧ присоединён союзом И.
Общая схема : О , О и О .
Правило: Если последний однородный член присоединяется союзом и, то запятая перед ним не ставится.
Пример : На натюрморте изображены жёлтые, зелёные и красные яблоки.
15.1.4. Однородных членов больше двух и союз И повторяется хотя бы дважды
Правило: При различных комбинациях союзного (пункт 15.1.2) и бессоюзного (пункт 15.1.1) сочетания однородных членов предложения соблюдается правило: если однородных членов больше двух и союз И повторяется хотя бы дважды, то запятая ставится между всеми однородными членами
Общая схема : О , и О , и О .
Общая схема : и О , и О , иО .
Пример 1 : На натюрморте изображены жёлтые, и зелёные, и красные яблоки.
Пример 2 : На натюрморте изображены и жёлтые, и зелёные, и красные яблоки.
Более сложные примеры :
Пример 3 : От дома, от деревьев, и от голубятни, и от галереи - от всего побежали далеко длинные тени.
Два союза и, четыре ОЧ. Запятая между ОЧ.
Пример 4 : Было грустно и в весеннем воздухе , и на темневшем небе , и в вагоне . Три союза и, три ОЧ. Запятая между ОЧ.
Пример 5 : Дома, и деревья, и тротуары были укрыты снегом . Два союза и, три ОЧ. Запятая между ОЧ.
Обратите внимание, после последнего ОЧ нет запятой , ибо это не между ОЧ, а после него.
Именно эта схема часто воспринимается за ошибочную и несуществующую, учтите это при выполнении задания.
Обратите внимание : данное правило работает лишь при условии, что союз И повторяется в одном ряду ОЧ, а не во всём предложении.
Рассмотрим примеры.
Пример 1 : По вечерам за столом собирались дети и взрослые и читали вслух. Сколько рядов? Два: дети и взрослые ; собирались и читали . Союз и не повторяется в каждом ряду, он употреблён по одному разу. Поэтому запятые НЕ ставятся по правилу 15.1.2.
Пример 2: Вечером Вадим ушёл в свою комнату и сел перечитывать письмо и писать ответ. Два ряда: ушёл и сел; сел (зачем? с какой целью?) перечитывать и писать.
15.1.5 Однородные члены соединены союзом А, НО, ДА(=но)
Схема: О , а/но/да О
Правило: При наличии союза А, НО, ДА(=но) запятые ставятся.
Пример 1: Ученик пишет быстро , но неаккуратно .
Пример 2: Малыш уже не хныкал , а плакал навзрыд.
Пример 3: Мал золотник, да дорог .
15.1.6 При однородных членах повторяются союзы НИ, НИ; НЕ ТО, НЕ ТО; ТО, ТО; ЛИБО, ЛИБО; ИЛИ, ИЛИ
Схема: О , илиО , или О
Правило: при двукратном повторении других союзов (кроме И) ни, ни; не то, не то; то, то; либо, либо; или, или запятая ставится всегда:
Пример 1: А старик расхаживал по комнате и то вполголоса напевал псалмы, то внушительно поучал дочь.
Обратите внимание, что в предложении имеются также однородные обстоятельства и дополнения, но мы их не выделяем для более чёткой картины.
После сказуемого «расхаживал» запятой нет! Но если бы вместо союза И ТО, И ТО был бы просто И, запятых было целых три (по правилу 15.1.4)
15.1.7. При однородных членах имеются двойные союзы.
Правило: При двойных союзах запятая ставится перед второй его частью. Это союзы как... так и; не только... но и; не столько... сколько; насколько... настолько; хотя и... но; если не... то; не то что... но; не то чтобы... а; не только не, а, скорее... чем и другие.
Примеры: Я имею поручение как от судьи , так равно и от всех наших знакомых .
Грин был не только великолепным пейзажистом и мастером сюжета, но был еще и очень тонким психологом .
Мама не то что сердилась , но все-таки была недовольна .
Туманы в Лондоне бывают если не каждый день , то через день непременно.
Он был не столько расстроен , сколько удивлен сложившейся ситуацией.
Обратите внимание, что каждая часть двойного союза стоит ПЕРЕД ОЧ, что очень важно учитывать при выполнении задания 7 (тип «ошибка на однородные члены») мы уже встречались с этими союзами.
15.1.8. Часто однородные члены соединяются попарно
Общая схема: Схема: О и О , О и О
Правило: При попарном объединении второстепенных членов предложения запятая ставится между парами (союз И действует локально, только внутри групп):
Пример1: Аллеи, засаженные сиренями и липами , вязами и тополями , вели к деревянной эстраде .
Пример 2: Песни были разные: про радость и горе , день прошедший и день грядущий .
Пример 3: Книги по географии и туристские справочники , друзья и случайные знакомые твердили нам, что Ропотамо – один из самых красивых и диких уголков Болгарии.
15.1.9.Не являются однородными, поэтому не выделяются запятыми:
Ряд повторов, имеющих усилительный оттенок - это не однородные члены.
А снег шёл и шёл.
Простые осложнённые сказуемые также не являются однородными
Сказал так сказал, пойду проверю.
Фразеологизмы с повторяющимися союзами не являются однородными членами
Ни то ни сё, ни рыба ни мясо; ни свет ни заря; ни день ни ночь
Если в предложении есть неоднородные определения , которые стоят перед поясняемым словом и характеризуют один предмет с разных сторон, между ними нельзя вставить союз и.
Из глубины цветка неожиданно поднялся сонный золотистый шмель.
15.2. ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ В СЛОЖНОСОЧИНЁННОМ ПРЕДЛОЖЕНИИ
Сложносочиненными называются сложные предложения, в которых простые предложения равноправны по смыслу и связаны сочинительными союзами. Части сложносочиненного предложения не зависят друг от друга и составляют одно смысловое целое.
Пример: Три раза зимовал он в Мирном, и каждый раз возвращение домой казалось ему пределом человеческого счастья.
В зависимости от вида сочинительного союза, который связывает части предложения, все сложносочиненные предложения (ССП) делятся на три основных разряда:
1) ССП с соединительными союзами (и; да в значении и; ни..., ни; тоже; также; не только..., но и; как..., так и);
2) ССП с разделительными союзами (то..., то; не то..., не то; или; либо; то ли..., то ли);
3) ССП с противительными союзами (а, но, да в значении но, однако, зато, но зато, только, же).
15.2.1 Основное правило постановки запятой в ССП.
Запятая между частями сложного предложения ставится по основному правилу, то есть ВСЕГДА, за исключением особых условиях , которые ограничивают действие этого правила. Об этих условиях сказано во второй части правила. В любом случае, чтобы определить, является ли предложение сложным, необходимо найти его грамматические основы. Что нужно учитывать при этом:
а) Далеко не всегда каждое простое предложение может иметь и подлежащее, и сказуемое. Так, частотны предложения с одной безличной частью , со сказуемым в неопределённо-личном предложении . Например: Много труда предстоит ему, и он это знал .
Схема: [предстоит ], и [он знал ].
В дверь позвонили, и никто не сдвинулся с места.
Схема: [позвонили ], и [никто не сдвинулся ].
б) Подлежащее может быть выражено местоимениями, как личными, так и других разрядов: Я вдруг услышал до боли знакомый голос, и это вернуло меня к жизни.
Схема: [Я услышал ], и [это вернуло ]. Не теряйте местоимения в роли подлежащего, если оно дублирует подлежащее из первой части! Это два предложения, у каждого своя основа, например: Художник был хорошо знаком со всеми гостями, и он немного удивился , увидев незнакомое ему лицо.
Схема: [Художник был знаком], и [он удивился ]. Сравним с аналогичной конструкцией в простом предложении: Художник был хорошо знаком со всеми гостями и немного удивился , увидев незнакомое ему лицо. [О Сказ и О Сказ].
в) Поскольку сложное предложение состоит из двух простых, то вполне вероятно, что каждое из них может иметь однородные члены в своём составе. Запятые ставятся и по правилу однородных членов, и по правилу сложносочинённого предложения. Например: Листья багряные, золотые падали тихо на землю, и ветер кружил их в воздухе и подбрасывал . Схема предложения: [Листья падали], и [ветер О Сказ и О Сказ ].
15.2.2 Особые условия постановки знаков в сложносочинённом предложении
В школьном курсе русского языка единственным условием, при котором между частями сложного предложения не ставится запятая, есть наличие общего второстепенного члена .
Самое сложное для учащихся -это понять, есть ли общий второстепенный член предложения , который даст право не ставить запятую между частями, или его нет. Общий- значит, относящийся одновременно и к первой части, и ко второй. Если общий член есть -запятая между частями ССП не ставится . Если он есть, то во второй части не может быть аналогичного второстепенного члена , он только один, стоит в самом начале предложения. Рассмотрим простые случаи:
Пример 1 : Через год дочка пошла в школу и мама смогла выйти на работу .
Оба простых предложения в равной мере могут претендовать на обстоятельство времени «через год». Что случилось через год ? Дочка пошла в школу. Мама смогла выйти на работу.
Перестановка общего члена в конец предложения меняет смысл: Дочка пошла в школу, и мама смогла выйти на работу через год . И теперь этот второстепенный член уже не общий, а относится лишь ко второму простому предложению. Поэтому для нас так важно во-первых, место общего члена, только начало предложения , а во вторых, общий смысл предложения.
Пример 2 : К вечеру ветер утих и начало подмораживать . Что произошло к вечеру ? Ветер утих. Начало подмораживать.
Теперь более сложный пример 1 : На окраине города снег уже начал подтаивать, и здесь уже была вполне весенняя картина . В предложении два обстоятельства, у каждого простого- своё. Именно поэтому запятая поставлена . Общего второстепенного члена нет. Таким образом, наличие второго второстепенного члена такого же типа (места, времени, цели) во втором предложении даёт право поставить запятую.
Пример 2 : К ночи температура у мамы поднялась ещё больше, и мы не спали всю ночь. Нет оснований относить обстоятельство «к ночи» ко второй части сложного предложения, поэтому запятая ставится .
Необходимо отметить, что бывают и другие случаи, при которых запятая не ставится между частями сложносочинённого предложения. К ним относится наличие общего вводного слова, общей придаточной части, а также двух предложений неопределённо-личных, безличных одинаковых по структуре, восклицательных. Но эти случаи не включались в задания ЕГЭ, и в пособиях они не представлены и в школьном курсе не изучаются.
Ричард Бах
www.lib.ru www.lib.ru
Ричард Бах
Чайка по имени Джонатан Ливингстон
Невыдуманному Джонатану Чайке,
который живет в каждом из нас
Часть первая
Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой, весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелись к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи. Еще один хлопотливый день вступил в свои права.
Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатые лапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и, превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутые вперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едва шептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурил глаза и весь обратился в одно единственное желание: вот он задержал дыхание и чуть... чуть чуть... на один дюйм... увеличил изгиб крыльев. Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал.
Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются. Остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки это – позор.
Но Джонатан Ливингстон, который, не стыдясь, вновь выгибал и напрягал дрожащие крылья – все медленнее, медленнее и опять неудача, – был не какой нибудь заурядной птицей.
Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать.
Но подобное пристрастие, как он понял, не внушает уважения птицам. Даже его родители были встревожены тем, что Джонатан целые дни проводит в одиночестве и, занимаясь своими опытами, снова и снова планирует над самой водой.
Он, например, не понимал, почему, летая на высоте меньшей полувзмаха своих крыльев, он может держаться в воздухе дольше и почти без усилий. Его планирующий спуск заканчивался не обычным всплеском при погружении лап в воду, а появлением длинной вспененной струи, которая рождалась, как только тело Джонатана с плотно прижатыми лапами касалось поверхности моря. Когда он начал, поджимая лапы, планировать на берег, а потом измерять шагами след, его родители, естественно, встревожились не на шутку.
– Почему, Джон, почему? – спрашивала мать. – Почему ты не можешь вести себя, как все мы? Почему ты не предоставишь полеты над водой пеликанам и альбатросам? Почему ты ничего не ешь? Сын, от тебя остались перья да кости.
– Ну и пусть, мама, от меня остались перья да кости. Я хочу знать, что я могу делать в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать.
– Послушай ка, Джонатан, – говорил ему отец без тени недоброжелательности. – Зима не за горами. Рыболовные суда будут появляться все реже, а рыба, которая теперь плавает на поверхности, уйдет в глубину. Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть.
Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он старался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось.
«Какая бессмыслица, – подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. – Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать. Мне нужно узнать еще так много!»
И вот уже Джонатан снова один в море – голодный, радостный, пытливый.
Он изучал скорость полета и за неделю тренировок узнал о скорости больше, чем самая быстролетная чайка на этом свете.
Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в пике, изо всех сил махая крыльями, и понял, почему чайки пикируют, сложив крылья. Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль в час, со скоростью, при которой крыло в момент взмаха теряет устойчивость.
Раз за разом одно и то же. Как он ни старался, как ни напрягал силы, достигнув высокой скорости, он терял управление.
Подъем на тысячу футов. Мощный рывок вперед, переход в пике, напряженные взмахи крыльев и отвесное падение вниз. А потом каждый раз его левое крыло вдруг замирало при взмахе вверх, он резко кренился влево, переставал махать правым крылом, чтобы восстановить равновесие, и, будто пожираемый пламенем, кувырком через правое плечо входил в штопор.
Несмотря на все старания, взмах вверх не удавался. Он сделал десять попыток, и каждый раз, как только скорость превышала семьдесят миль в час, он обращался в неуправляемый поток взъерошенных перьев и камнем летел в воду.
Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнего перышка, – все дело в том, что при больших скоростях нужно удержать раскрыты е крылья в одном положении – махать, пока скорость не достигнет пятидесяти миль в час, а потом держать в одном положении.
Он поднялся на две тысячи футов и попытался еще раз: входя в пике, он вытянул клюв вниз и раскинул крылья, а когда достиг скорости пятьдесят миль в час, перестал шевелить ими. Это потребовало неимоверного напряжения, но он добился своего. Десять секунд он мчался неуловимой тенью со скоростью девяносто миль в час. Джонатан установил мировой рекорд скоростного полета для чаек!
Но он недолго упивался победой. Как только он попытался выйти из пике, как только он слегка изменил положение крыльев, его подхватил тот же безжалостный неумолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяносто миль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Невысоко над морем Джонатан Чайка не выдержал и рухнул на твердую, как камень, воду.
Когда он пришел в себя, была уже ночь, он плыл в лунном свете по глади океана. Изодранные крылья были налиты свинцом, но бремя неудачи легло на его спину еще более тяжким грузом. У него появилось смутное желание, чтобы этот груз незаметно увлек его на дно, и тогда, наконец, все будет кончено.
Он начал погружаться в воду и вдруг услышал незнакомый глухой голос где то в себе самом: «У меня нет выхода. Я чайка. Я могу только то, что могу. Родись я, чтобы узнать так много о полетах, у меня была бы не голова, а вычислительная машина. Родись я для скоростных полетов, у меня были бы короткие крылья, как у сокола, и я питался бы мышами, а не рыбой. Мой отец прав. Я должен забыть об этом безумии. Я должен вернуться домой, к своей Стае, и довольствоваться тем, что я такой, какой есть, – жалкая, слабая чайка.»
Он устало оттолкнулся от темной воды и полетел к берегу, радуясь, что успел научиться летать на небольшой высоте с минимальной затратой сил.
«Но нет, – подумал он. – Я отказался от жизни, отказался от всего, чему научился. Я такая же чайка, как все остальные, и я буду летать так, как летают чайки». С мучительным трудом он поднялся на сто футов и энергичнее замахал крыльями, торопясь домой.
Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Распались цепи, которыми он приковал себя к колеснице познания: не будет борьбы, не будет и поражений. Как приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням.
– Темнота! – раздался вдруг тревожный глухой голос. – Чайки никогда не летают в темноте!
Но Джонатану не хотелось слушать. «Как приятно, – думал он. – Луна и отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожки сигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно...»
– Спустись! Чайки никогда не летают в темноте. Родись ты, чтобы летать в темноте, у тебя были бы глаза совы! У тебя была бы не голова, а вычислительная машина! У тебя были бы короткие крылья сокола!
Там, в ночи, на высоте ста футов, Джонатан Ливингстон прищурил глаза. Его боль, его решение – от них не осталось и следа.
Короткие крылья. Короткие крылья сокола!
Вот в чем разгадка! «Какой же я дурак! Все, что мне нужно – это крошечное, совсем маленькое крыло; все, что мне нужно – это почти полностью сложить крылья и во время полета двигать одними только кончиками. Короткие крылья!»
Он поднялся на две тысячи футов над черной массой воды и, не задумываясь ни на мгновение о неудаче, о смерти, плотно прижал к телу широкие части крыльев, подставил ветру только узкие, как кинжалы, концы, – перо к перу – и вошел в отвесное пике.
Ветер оглушительно ревел у него над головой. Семьдесят миль в час, девяносто, сто двадцать, еще быстрее! Сейчас, при скорости сто сорок миль в час, он не чувствовал такого напряжения, как раньше при семидесяти; едва заметного движения концами крыльев оказалось достаточно, чтобы выйти из пике, и он пронесся над волнами, как пушечное ядро, серое при свете луны.
Он сощурился, чтобы защитить глаза от ветра, и его охватила радость. «Сто сорок миль в час! Не теряя управления! Если я начну пикировать с пяти тысяч футов, а не с двух, интересно, с какой скоростью...»
Благие намерения позабыты, унесены стремительным, ураганным ветром. Но он не чувствовал угрызений совести, нарушив обещание, которое только что дал самому себе. Такие обещания связывают чаек, удел которых – заурядность. Для того, кто стремится к знанию и однажды достиг совершенства, они не имеют значения.
На рассвете Джонатан возобновил тренировку. С высоты пяти тысяч футов рыболовные суда казались щепочками на голубой поверхности моря, а Стая за завтраком – легким облаком пляшущих пылинок.
Он был полон сил и лишь слегка дрожал от радости, он был горд, что сумел побороть страх. Не раздумывая, он прижал к телу переднюю часть крыльев, подставил кончики крыльев – маленькие уголки! – ветру и бросился в море. Пролетев четыре тысячи футов, Джонатан достиг предельной скорости, ветер превратился в плотную вибрирующую стену звуков, которая не позволяла ему двигаться быстрее. Он летел отвесно вниз со скоростью двести четырнадцать миль в час. Он прекрасно понимал, что если его крылья раскроются на такой скорости, то он, чайка, будет разорван на миллион клочков... Но скорость – это мощь, скорость – это радость, скорость – это незамутненная красота.
На высоте тысячи футов он начал выходить из пике. Концы его крыльев были смяты и изуродованы ревущим ветром, судно и стая чаек накренились и с фантастической быстротой вырастали в размерах, преграждая ему путь.
Он не умел останавливаться, он даже не знал, как повернуть на такой скорости.
Столкновение – мгновенная смерть.
Он закрыл глаза.
Так случилось в то утро, что на восходе солнца Джонатан Ливингстон, закрыв глаза, достиг скорости двести четырнадцать миль в час и под оглушительный свист ветра и перьев врезался в самую гущу Стаи за завтраком. Но Чайка удачи на этот раз улыбнулась ему – никто не погиб.
В ту минуту, когда Джонатан поднял клюв в небо, он все еще мчался со скоростью сто шестьдесят миль в час. Когда ему удалось снизить скорость до двадцати миль и он смог, наконец, расправить крылья, судно находилось на расстоянии четырех тысяч футов позади него и казалось точкой на поверхности моря.
Он понимал, что это триумф! Предельная скорость! Двести четырнадцать миль в час для чайки! Это был прорыв, незабываемый, неповторимый миг в истории Стаи и начало новой эры в жизни Джонатана. Он продолжал свои одинокие тренировки, он складывал крылья и пикировал с высоты восемь тысяч футов и скоро научился делать повороты.
Он понял, что на огромной скорости достаточно на долю дюйма изменить положение хотя бы одного пера на концах крыльев, и уже получается широкий плавный разворот. Но задолго до этого он понял, что, если на такой скорости изменить положение хотя бы двух перьев, тело начнет вращаться, как ружейная пуля, и... Джонатан был первой чайкой на земле, которая научилась выполнять фигуры высшего пилотажа.
В тот день он не стал тратить время на болтовню с другими чайками; солнце давно село, а он все летал и летал. Ему удалось сделать мертвую петлю, замедленную бочку, многовитковую бочку, перевернутый штопор, обратный иммельман, вираж.
Была уже глубокая ночь, когда Джонатан подлетел к Стае на берегу. У него кружилась голова, он смертельно устал. Но, снижаясь, он с радостью сделал мертвую петлю, а перед тем, как приземлиться, еще и быструю бочку. «Когда они услышат об этом, – он думал о Прорыве, – они обезумеют от радости. Насколько полнее станет жизнь! Вместо того, чтобы уныло сновать между берегом и рыболовными судами – знать, зачем живешь! Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно совершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимся летать!»
Будущее было заполнено до предела, оно сулило столько заманчивого!
Когда он приземлился, все чайки были в сборе, потому что начинался Совет; видимо, они собрались уже довольно давно. На самом деле они ждали.
– Джонатан Ливингстон! Выйди на середину!
– Джонатан Ливингстон, – сказал Старейший, – выйди на середину, ты покрыл себя Позором перед лицом твоих соплеменников.
Его будто ударили доской! Колени ослабели, перья обвисли, в ушах зашумело. Круг Позора? Не может быть! Прорыв! Они не поняли! Они ошиблись, Они ошиблись!
– ...своим легкомыслием и безответственностью, – текла торжественная речь, – тем, что попрал достоинство и обычаи Семьи Чаек...
Круг Позора означает изгнание из Стаи, его приговорят жить в одиночестве на Дальних Скалах.
– ...настанет день, Джонатан Ливингстон, когда ты поймешь, что безответственность не может тебя прокормить. Нам не дано постигнуть смысл жизни, ибо он непостижим, нам известно только одно: мы брошены в этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватит сил.
Чайки никогда не возражают Совету Стаи, но голос Джонатана нарушил тишину.
– Безответственность? Собратья! – воскликнул он! – Кто более ответствен, чем чайка, которая открывает, в чем значение, в чем высший смысл жизни, и никогда не забывает об этом? Тысячу лет мы рыщем в поисках рыбьих голов, но сейчас понятно, наконец, зачем мы живем: чтобы познавать, открывать новое, быть свободными! Дайте мне возможность, позвольте мне показать вам, чему я научился...
Стая будто окаменела.
– Ты нам больше не Брат, – хором нараспев проговорили чайки, величественно все разом закрыли уши и повернулись к нему спинами.
Джонатан провел остаток своих дней один, но он улетел на много миль от Дальних Скал. И не одиночество его мучало, а то, что чайки не захотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть!
Каждый день он узнавал что то новое. Он узнал, что, придав телу обтекаемую форму, он может перейти в скоростное пикирование и добыть редкую вкусную рыбу из той, что плавает в океане на глубине десяти футов; он больше не нуждался в рыболовных судах и черством хлебе. Он научился спать в воздухе, научился не сбиваться с курса ночью, когда ветер дует с берега, и мог преодолеть сотни миль от заката до восхода солнца. С таким же самообладанием он летал в плотном морском тумане и прорывался сквозь него к чистому, ослепительно сияющему небу... в то самое время, когда другие чайки жались к земле, не подозревая, что на свете существует что то, кроме тумана и дождя. Он научился залетать вместе с сильным ветром далеко в глубь материка и ловить на обед аппетитных насекомых.
Не проронив ни слова, Джонатан подверг их испытанию, которого ни разу не выдержала ни одна чайка. Он изменил положение крыльев так, что скорость полета резко замедлилась: еще на милю в час меньше – и падение неизбежно. Две сияющие птицы, не нарушая дистанции, плавно снизили скорость одновременно с ним. Они умели летать медленно!
Он сложил крылья, качнулся из стороны в сторону и бросился в пике со скоростью сто девяносто миль в час. Они понеслись вместе с ним, безупречно сохраняя строй.
Наконец, он на той же скорости перешел в длинную вертикальную замедленную бочку. Они улыбнулись и сделали бочку одновременно с ним.
Он перешел в горизонтальный полет, некоторое время летел молча, а потом сказал:
– Прекрасно. – И спросил: – Кто вы?
– Мы из твоей Стаи, Джонатан, мы твои братья. – Они говорили спокойно и уверенно. – Мы прилетели, чтобы позвать тебя выше, чтобы позвать тебя домой.
– Дома у меня нет. Стаи у меня нет. Я Изгнанник. Мы летим сейчас на вершину Великой Горы Ветров. Я могу поднять свое дряхлое тело еще на несколько сот футов, но не выше.
– Ты можешь подняться выше, Джонатан, потому что ты учился. Ты окончил одну школу, теперь настало время начать другую.
Эти слова сверкали перед ним всю жизнь, поэтому Джонатан понял, понял мгновенно. Они правы. Он может летать выше,и ему пора возвращаться домой.
Он бросил долгий взгляд на небо, на эту великолепную серебряную страну, где он так много узнал.
– Я готов, – сказал он наконец.
И Джонатан Ливингстон поднялся ввысь вместе с двумя чайками, яркими, как звезды, и исчез в непроницаемой темноте неба.
Часть вторая
«Так это и есть небеса», – подумал он и не мог не улыбнуться про себя. Наверное, это не очень почтительно – размышлять, что такое небеса, едва ты там появился.
Теперь, когда он расстался с Землей и поднялся над облаками крыло к крылу с двумя лучезарными чайками, он заметил, что его тело постепенно становится таким же лучистым. Конечно, оно принадлежало все тому же молодому Джонатану, который всегда жил за зрачками его золотистых глаз, но внешне оно переменилось.
Оно осталось телом чайки, и все таки никогда прежде Джонатану не леталось так хорошо. «Как странно, – думал он, – я трачу вдвое меньше усилий, а лечу вдвое быстрее, я в силах сделать вдвое больше, чем в мои лучшие дни на Земле!»
Его белые перья сверкали и искрились, а крылья стали безукоризненно гладкими, как отполированные серебряные пластинки. Он с восторгом начал изучать их и прилагать силу своих мускулов к этим новым крыльям.
Достигнув скорости двести пятьдесят миль в час, он почувствовал, что приближается к максимальной скорости горизонтального полета. Достигнув двухсот семидесяти трех миль, он понял, что быстрее лететь не в силах, и испытал некоторое разочарование. Возможности его нового тела тоже были ограниченны, правда, ему удалось значительно превысить свой прежний рекорд. но предел все таки существовал, и чтобы его превзойти, нужны были огромные усилия. «На небесах, – думал он, – не должно быть никаких пределов».
Облака расступились, его провожатые прокричали:
– Счастливой посадки, Джонатан! – и исчезли в прозрачном воздухе.
Он летел над морем к изрезанному гористому берегу. Пять шесть чаек отрабатывали взлеты на скалах. Далеко на севере, у самого горизонта летало еще несколько чаек. Новые дали, новые мысли, новые вопросы. «Почему так мало чаек? На небесах должны быть стаи и стаи чаек. И почему я вдруг так устал? На небесах чайки как будто никогда не устают и никогда не спят».
Где он об этом слышал? События его земной жизни отодвигались все дальше и дальше. Он многому научился на Земле, это верно, но подробности припоминались с трудом; кажется, чайки дрались из за пищи и он был Изгнанником.
Когда он приблизился к берегу, дюжина чаек взлетела ему навстречу, но ни одна из них не проронила ни слова. Он только чувствовал, что они рады ему и что здесь он дома. Этот день был очень длинным, таким длинным, что он успел забыть, когда взошло солнце.
Он развернулся, чтобы приземлиться, взмахнул крыльями, застыл в воздухе на высоте одного дюйма и мягко опустился на песок. Другие чайки тоже приземлились, но им для этого достаточно было лишь слегка шевельнуть перьями. Они раскрыли свои белоснежные крылья, покачались на ветру и, меняя положение перьев, остановились в то самое мгновение, когда их лапы коснулись земли. Это был прекрасный маневр, но Джонатан слишком устал, чтобы попробовать его повторить. Он все еще не произнес ни слова и заснул, стоя на берегу.
В первые же дни Джонатан понял, что здесь ему предстоит узнать о полете не меньше нового, чем в своей прежней жизни. Но разница все таки была. Здесь жили чайки единомышленники. Каждая из них считала делом своей жизни постигать тайны полета, стремиться к совершенству полета, потому что полет – это то, что они любили больше всего на свете. Это были удивительные птицы, все без исключения, и каждый день они час за часом отрабатывали технику движений в воздухе и испытывали новые приемы пилотирования.
Джонатан, казалось, забыл о том мире, откуда он прилетел, и о том месте, где жила Стая, которая не знала радостей полета и пользовалась крыльями только для добывания пищи и для борьбы за пищу. Но иногда он вдруг вспоминал.
Он вспомнил о родных местах однажды утром, когда остался вдвоем со своим наставником и отдыхал на берегу после нескольких быстрых бочек, которые он делал со сложенными крыльями.
– Салливан, а где остальные? – спросил он беззвучно, потому что вполне освоился с несложными приемами телепатии здешних чаек, которые никогда не кричали и не бранились. – Почему нас здесь так мало? Знаешь, там, откуда я прилетел, жили...
– ...тысячи тысяч чаек. Я знаю. – Салливан кивнул. – Мне, Джонатан, приходит в голову только один ответ. Такие птицы, как ты, – редчайшее исключение. Большинство из нас движется вперед так медленно. Мы переходим из одного мира в другой, почти такой же, и тут же забываем, откуда мы пришли; нам все равно, куда нас ведут, нам важно только то, что происходит сию минуту. Ты представляешь, сколько жизней мы должны прожить, прежде чем у нас появится смутная догадка, что жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в Стае. Тысячи жизней, Джон, десять тысяч! А потом еще сто жизней, прежде чем мы начинаем понимать, что существует нечто, называемое совершенством, и еще сто, пока мы убеждаемся: смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим. Тот же закон, разумеется, действует и здесь: мы выбираем следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом. Если мы не научились ничему, следующий мир окажется точно таким же, как этот, и нам придется снова преодолевать те же преграды с теми же свинцовыми гирями на лапах.
Он расправил крылья и повернулся лицом к ветру.
– Но ты, Джон, сумел узнать так много и с такой быстротой, – продолжал он, – что тебе не пришлось прожить тысячу жизней, чтобы оказаться здесь.
И вот они уже снова поднялись в воздух, тренировка возобновилась. Сделать бочку вдвоем трудно, потому что в перевернутом положении Джонатану приходилось, летя вверх лапами, соображать, как выгнуть крылья, чтобы выполнить оставшуюся часть оборота, сохраняя безупречную согласованность движений со своим учителем.
– Попробуем еще раз, – снова повторил Салливан. – Попробуем еще раз. – И наконец: – Хорошо!
Тогда они начали отрабатывать внешнюю петлю.
Однажды вечером чайки, которые не улетели в ночной полет, стояли все вместе на песке, они думали. Джонатан собрался с духом и подошел к Старейшему – чайке, которая, как говорили, собиралась скоро расстаться с этим миром.
– Чианг... – начал он, немного волнуясь.
Старая чайка ласково взглянула на него:
– Что, сын мой?
С годами Старейший не только не ослабел, а, наоборот, стал еще сильнее, он летал быстрее всех чаек в Стае и владел в совершенстве такими приемами, которые остальные еще только осваивали.
– Чианг, этот мир... это вовсе не небеса?
При свете луны было видно, что Старейший улыбнулся.
– Джонатан, ты снова учишься.
– Да. А что нас ждет впереди? Куда мы идем? Разве нет такого места – небеса?
– Нет, Джонатан, такого места нет. Небеса – это не место и не время. Небеса – это достижение совершенства. – Он помолчал. – Ты, кажется, летаешь очень быстро?
– Я... я очень люблю скорость, – сказал Джонатан. Он был поражен – и горд! – тем, что Старейший замети его.
– Ты приблизишься к небесам, Джонатан, когда приблизишься к совершенной скорости. Это не значит, что ты должен пролететь тысячу миль в час, или миллион, или научиться летать со скоростью света. Потому что любая цифра – это предел, а совершенство не знает предела. Достигнуть совершенной скорости, сын мой, – это значит оказаться там.
Не прибавив ни слова, Чианг исчез и тут же появился у кромки воды, в пятидесяти футах от прежнего места. Потом он снова исчез и тысячную долю секунды уже стоял рядом с Джонатаном.
– Это просто шутка, – сказал он.
Джонатан не мог прийти в себя от изумления. Он забыл, что хотел расспросить Чианга про небеса.
– Как это тебе удается? Что ты чувствуешь, когда так летишь? Какое расстояние ты можешь пролететь?
– Пролететь можно любое расстояние в любое время, стоит только захотеть, – сказал Старейший. – Я побывал всюду и везде, куда проникала моя мысль. – Он смотрел на морскую гладь. – Странно: чайки, которые отвергают совершенство во имя путешествий, не улетают никуда; где им, копушам! А те, кто отказывается от путешествий во имя совершенства, летают по всей вселенной, как метеоры. Запомни, Джонатан, небеса – это не какое то определенное место место или время, потому что ни место, ни время не имеют значения. Небеса – это...
– Ты можешь научить меня так летать?
Джонатан дрожал, предвкушая радость еще одной победы над неведомым.
– Конечно, если ты хочешь научиться.
– Хочу. Когда мы начнем?
– Можно начать сейчас, если ты не возражаешь.
– Я хочу научиться летать, как ты, – проговорил Джонатан, и в его глазах появился странный огонек. – Скажи, что я должен делать.
Чианг говорил медленно, зорко вглядываясь в своего молодого друга.
– Чтобы летать с быстротой мысли или, говоря иначе, летать куда хочешь, – начал он, – нужно прежде всего понять, что ты уже прилетел...
Суть дела, по словам Чианга, заключалась в том, что Джонатан должен отказаться от представления, что он узник своего тела с размахом крыльев в сорок два дюйма и ограниченным набором заранее запрограммированных возможностей. Суть в том, чтобы понять: его истинное "я", совершенное, как ненаписанное число, живет одновременно в любой точке пространства в любой момент времени.
Джонатан тренировался упорно, ожесточенно, день за днем, с восхода солнца до полуночи. И несмотря на все усилия, ни на перышко не сдвинулся с места.
– Забудь о вере! – твердил Чианг. – Разве тебе нужна была вера, чтобы научится летать? Тебе нужно было понять, что такое полет. Сейчас ты должен сделать то же самое. Попробуй еще раз...
А потом однажды, когда Джонатан стоял на берегу с закрытыми глазами и старался сосредоточиться, он вдруг понял, о чем говорил Чианг. «Конечно, Чианг прав! Я сотворен совершенным, мои возможности безграничны, я – Чайка!» Он почувствовал могучий прилив радости.
– Хорошо! – сказал Чианг, и в его голосе прозвучало торжество.
Джонатан открыл глаза. Они были одни – он и Старейший на совершенно незнакомом морском берегу: деревья подступали к самой воде, над головой висели два желтых близнеца – два солнца.
– Наконец то ты понял, – сказал Чианг, – но тебе нужно еще поработать над управлением...
Джонатан не мог прийти в себя от изумления:
– Где мы?
Необычный пейзаж не произвел на Старейшего никакого впечатления, как и вопрос Джонатана.
– Очевидно, на какой то планете с зеленым небом и двойной звездой вместо солнца.
Джонатан испустил радостный клич – первый звук с тех пор, как он покинул Землю.
– ПОЛУЧАЕТСЯ!
– Разумеется, Джон, разумеется, получается, – сказал Чианг. – Когда знаешь, что делаешь, всегда получается. А теперь об управлении...
Они вернулись уже в темноте. Чайки не могли отвести взгляда от Джонатана, в их золотистых глазах застыл ужас: они видели, как его вдруг не стало на том месте, где он провел столько времени в полной неподвижности.
Но Джонатан недолго принимал их поздравления.
– Я здесь новичок! Я только начинаю! Это мне надо учиться у вас!
– Как странно, Джон, – сказал Салливан, стоявший рядом с ним. – За десять тысяч лет я не встретил ни одной чайки, которая училась с таким же бесстрашием, как ты.
Стая молчала. Джонатан в смущении переступал с лапы на лапу.
– Если хочешь, мы можем начать работать над временем, – заговорил Чианг, – и ты научишься летать в прошлое и будущее. Тогда ты будешь подготовлен к тому, чтобы приступить к самому трудному, самому дерзновенному, самому интересному. Ты будешь подготовлен к тому, чтобы лететь ввысь, и поймешь, что такое доброта и любовь.
Прошел месяц или около месяца, Джонатан делал невероятные успехи. Он всегда быстро продвигался вперед даже с помощью обычных тренировок, но сейчас, под руководством самого Старейшего, он воспринимал новое, как обтекаемая, покрытая перьями вычислительная машина.
А потом настал день, когда Чианг исчез. Он спокойно беседовал с чайками и убеждал их постоянно учиться, и тренироваться, и стремиться как можно глубже понять всеобъемлющую невидимую основу вечной жизни. Он говорил, а его перья становились все ярче и ярче и, наконец, засияли так ослепительно, что ни одна чайка не могла смотреть на него.
– Джонатан, – сказал он, и это были его последние слова, – постарайся постигнуть, что такое любовь.
Когда к чайкам вернулось зрение, Чианга с ними уже не было.
Салливан, который за это время вполне овладел полетами со скоростью мысли и уже помогал другим, не одобрял замыслов Джонатана.
Последний довод был самым убедительным: конечно, Салливан прав. Чем выше летает чайка, тем дальше она видит.
Джонатан остался и занимался с новыми птицами, которые прилетали на небеса; они все были очень способными и быстро усваивали то, что им объясняли. Но к нему вернулось прежнее беспокойство, он не мог избавиться от мысли, что на Земле, наверное, живут одна две чайки, которые тоже могли бы учиться. Насколько больше знал бы он сейчас, появись Чианг рядом с ним в те дни, когда он был Изгнанником!
– Салли, я должен вернуться, – сказал он в конце концов. – У тебя прекрасные ученики. Они помогут тебе справиться с новичками.
Салливан вздохнул, но не стал возражать.
– Боюсь, Джонатан, что я буду скучать по тебе. – Вот и все, что он сказал.
– Салли, как тебе не стыдно! – с упреком воскликнул Джонатан. – Разве можно говорить такие глупости! Чем мы с тобой занимаемся изо дня в день? Если наша дружба зависит от таких условностей, как пространство и время, значит, мы сами разрушим наше братство в тот миг, когда сумеем преодолеть пространство и время! Но, преодолевая пространство, единственное, что мы покидаем, – это Здесь. А преодолевая время, мы покидаем только Сейчас. Неужели ты думаешь, что мы не сможем повидаться один два раза в промежутке между тем, что называется Здесь и Сейчас?
Салливан невольно рассмеялся.
– Ты совсем помешался, – сказал он ласково. – Если кто нибудь в силах показать хоть одной живой душе на земле, как охватить глазом тысячу миль, это наверняка Джонатан Ливингстон. – Он смотрел на песок. – До свидания, Джон, до свидания, друг.
– До свидания, Салли. Мы еще встретимся.
Произнеся эти слова, Джонатан тут же увидел внутренним взором огромные стаи чаек на берегах другого времени и с привычной легкостью ощутил: нет, он не перья и кости, он – совершенное воплощение идеи свободы и полета, его возможности безграничны.
Флетчер Линд был еще очень молодой чайкой, но он уже знал, что не было на свете птицы, которой пришлось бы терпеть такое жестокое обращение Стаи и столько несправедливостей!
"Мне все равно, что они говорят, – думал он, направляясь к Дальним Скалам; он кипел от негодования, его взгляд помутился. – Летать – это вовсе не значит махать крыльями, чтобы перемещаться с места на место. Это умеет даже... даже комар. Какая то одна бочка вокруг Старейшей Чайки, просто так, в шутку, и я – Изгнанник! Что они, слепы? Неужели они не видят? Неужели они не понимают, как мы прославимся, если в самом деле научимся летать?
Мне все равно, что они обо мне думают. Я покажу им, что значит летать. Пусть я буду одиноким Изгнанником, если им так хочется. Но они пожалеют об этом, еще как пожалеют..."
– Не сердись на них, Флетчер! Изгнав тебя, они причинили вред только самим себе, и когда нибудь они узнают, когда нибудь они увидят то, что видишь ты. Прости их и помоги им понять.
На расстоянии дюйма от конца его правого крыла летела ослепительно белая, самая белая чайка на свете, она скользила рядом с Флетчером без малейших усилий, не шевеля ни перышком, хотя Флетчер летел почти на предельной скорости.
На мгновенье у молодого Флетчера все смешалось в голове.
«Что со мной происходит? Я сошел с ума? Я умер? Что это значит?»
– Чайка Флетчер Линд, ты хочешь летать?
– ДА. Я ХОЧУ ЛЕТАТЬ!
– Чайка Флетчер Линд, так ли сильно ты хочешь летать, что готов простить Стаю и учиться и однажды вернуться к ним и постараться помочь им узнать то, что знаешь сам?
Такому искусному, такому ослепительному существу нельзя было солгать, какой бы гордой птицей не был Флетчер, как бы сильно его не оскорбили.
– Да, сказал он едва слышно.
– Тогда, Флетч, – обратилось к нему сияющее создание с ласковым голосом, – давай начнем с Горизонтального Полета...